На спине моей не горит, как на храме,
Куполов синева, что набита на крытке,
Я отправлю весточку старенькой маме,
Напишу, что люблю, в самодельной открытке.
Мне еще тут недолго, вернусь домой, мама,
У церкви дом покосился немного,
Глубокие после останутся шрамы,
Но я ведь вернусь к родному порогу.
и на храме все теже кресты,
перебой колокольный к полудню,
сожжены все за прошлым мосты,
и бегут утомленные будни.
куполов золоченный наряд,
ослепляя, горят буд-то солнце,
пусть молитвой во мне говорят,
тот кто верует точно спасется,
запах ладана, свечи, алтарь,
лики матери Божьей в иконах,
старый тусклый над входом фонарь,
и какие то люди в пагонах.
помолиться мне нужно, пусти,
есть ведь в помыслах что-то святое,
этот крест больше мне не нести
хоть душою всегда за благое.
На спине моей не горит, как на храме,
Куполов синева, что набита на крытке,
Я отправлю весточку старенькой маме,
Напишу, что люблю, в самодельной открытке.
Мне еще тут недолго, вернусь домой, мама,
У церкви дом покосился немного,
Глубокие после останутся шрамы,
Но я ведь вернусь к родному порогу.
я кагором слегка пригублю
и отпустишь грехи, свято верю,
расскажу про судьбу я свою,
как скитался по воле я зверем.
здравствуй мама, и слезы твои
по щекам потекут, я вернулся,
пролетели года буд-то дни,
я как буд-то бы спал и проснулся,
но от этого сна на спине,
как и прежде синеют узоры.
не видать мне бы тех лагерей,
не топтать бы ногами те зоны,
но не вычеркнуть их хоть убей.
проведенных в неволе в пустую,
за людское страдал чередой серых дней
вспоминая всю жизнь молодую.
На спине моей не горит, как на храме,
Куполов синева, что набита на крытке,
Я отправлю весточку старенькой маме,
Напишу, что люблю, в самодельной открытке.
Мне еще тут недолго, вернусь домой, мама,
У церкви дом покосился немного,
Глубокие после останутся шрамы,
Но я ведь вернусь к родному порогу.
